М. Лютер. "могут ли воины обрести Царство Небесное?" Часть 1.
МОГУТ ЛИ ВОИНЫ ОБРЕСТИ ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ
Мартин Лютер
Перевод с немецкого и комментарии Ю.А. Голубкина
Непосредственным поводом к написанию этого произведения послужила встреча Лютера в мае 1525 г. с Асканием фон Крамом. Последний в качестве военного наемника служил многим немецким князьям, принимал участие в одном из походов императорских войск в Италию.
Произведение было опубликовано в конце 1526 г. Оно интересно прежде всего тем, что в нем приобретает завершенную форму учение о двух царствах, впервые обоснованное Лютером в сочинении «О светской власти.» Произведение «Могут ли воины обрести Царство Небесное» переводится на русский язык впервые. Перевод сделан по изданию: Later Martin. Ob Kriegsleute auch in seligem Stande sein konnen // EA. Bd. 22. S. 244-290
. Мужественному и добропорядочному Ассе фон Краму, рыцарю и т. д., моему доброму другу. Мартин Лютер.
Милость и мир во Христе, мужественный, добропорядочный, дорогой господин и друг! Когда во время последнего приезда курфюрста в Виттенберг(1) Вы говорили с нами о сословии воинов, то в беседе были затронуты разнообразные вопросы, касающиеся совести. Вы и многие другие выразили пожелание, чтобы я написал об этом публичное поучение, так как многие еще испытывают муки [совести] из-за своей принадлежности к [военному] сословию, некоторые сомневаются, а некоторые окончательно решили, что им нечего больше вопрошать о Боге и не обращают внимания на душу и совесть. Я и сам часто слышал, как такие малые говорили, что если они начнут размышлять о душе и совести, то никогда не смогут воевать.
Но войны вряд ли относятся к числу беспечных занятий, не требующих размышлений о Боге и душе. Ведь перед лицом опасности и смерти всегда прежде всего думаешь о них. И поскольку наша обязанность заключается в том, чтобы советовать слабым, ограниченным и сомневающимся душам и одерживать верх над потерявшими совесть искусным поучением, я [решил] откликнуться на Вашу просьбу и обещал эту книжечку.
Только тот, кто вступает в битву с чистой, благонамеренной совестью, может хорошо сражаться. Ведь чистая совесть пробуждает мужество и делает сердце отважным; а у кого отважное сердце и порожденное убеждениями мужество, у того кулак делается еще мощнее, и оба — конь и всадник — становятся свежее, и им лучше удаются все замыслы. И во всех испытаниях победа достигается намного успешнее теми, которым ее дарует Бог.
Наоборот, где совесть неспокойна, там и сердце не может быть отважным. Не может быть того, чтобы нечистая совесть не делала [человека] трусливым и нерешительным. Моисей(2) говорил своим евреям: «Если ты непослушен, то даст тебе Бог отчаявшееся сердце, и когда ты выступишь против врага своего одной дорогой, то рассеет он тебя на семи дорогах, и не будет тебе успеха»(3). А происходит это так потому, что оба — конь и всадник — вялы и неловки и нет у них никакого плана, и они должны в конечном счете потерпеть поражение. Если же в толпе находятся жестокие, злодейские души, которых называют отчаюгами и сорвиголовами, у которых все идет через пень-колоду, то они либо побеждают, либо терпят поражение. Этот грубый скот, находящийся в отряде [воинов], пожинает то, чего добиваются те, у кого чистая или же нечистая совесть. Ради него не будет даровано никакой победы, потому что он скорлупа, а не прочное ядро военного отряда. Итак, посылаю Вам это мое поучение, чтобы, насколько меня вдохновил Господь, вооружить и наставить Вас и других, которые стремятся вести войну справедливыми методами, не теряя при этом Божественной благосклонности и [упования на] вечную жизнь. Да пребудет с Вами милость Божия. Аминь.
*** Во-первых, нужно разграничить такие непохожие вещи, как служба и личность, или дело и исполнитель; ибо служба или дело могут быть вполне хороши и справедливы сами по себе, однако злы и несправедливы, если личность или исполнитель недобр или несправедлив, или осуществляет дело несправедливо. Судебная служба — ценнейшая, богоугоднейшая служба, будь это служба судьи или же палача. Но если за нее берется тот, кому это не позволено, или имеющий разрешение, но исполняющий [обязанности] из корыстолюбивых побуждений, то служба уже перестает быть и справедливой, и хорошей.
Брачное состояние также ценно и богоугодно, однако и в него вступают проныры и злодеи. То же самое [можно сказать] и о военном сословии, службе или деле: сами по себе они справедливы и богоугодны. Правда, при этом нужно обращать внимание на то, чтобы личности, принадлежащие к ним и исполняющие их, были честными и порядочными. [Но об этом] мы еще услышим.
Во-вторых, замечу, что в данном случае я не имею в виду оправдания, которое делает людей благочестивыми перед Богом. Это свершает безо всякого нашего дела и заслуг единственно вера в Иисуса Христа, данная и дарованная нам милосердием Господним, о чем я много учил и писал. Я говорю здесь о внешнем оправдании, относящемся к службе и делам. Однако скажу об этом еще понятнее; речь здесь идет о том, может ли христианская вера, посредством которой мы будем милосердно оправданы перед Богом, — может ли она согласовываться с тем, что я отношусь к воинам, воюю, вешаю и режу, граблю и жгу, как это делают противники в военных походах, руководствуясь военными уставами? Грешно ли, незаконно ли такое занятие, отягощает ли оно совесть перед Богом; быть может, христианину не надо исполнять никаких обязанностей, а только лишь творить добро, любить, никого не обижать?
По моему мнению, служба или дело, будучи Божественными и справедливыми, могут стать злыми и несправедливыми [лишь] в том случае, если личность несправедлива и зла.
В-третьих, о военной службе и деле, о том, что они сами по себе справедливы и Божественны, не думаю я здесь подробно говорить, потому что много писал об этом в книжечке о светской власти(4). Я могу чуть ли не прославить себя за то, что со времен Апостолов светский меч и власть не были никем так ясно описаны и превознесены, как мною, это также должны признать и мои враги; в награду за это я был щедро вознагражден. Мое учение объявили мятежным и как таковое, то есть как направленное против властей, подвергли брани и поношению(5). Но пусть нас рассудит Господь!
Так как меч учрежден Богом для наказания злых, защиты благочестивых и сохранения мира (Рим. 13; 1 Пет. 3)(6), то это довольно убедительно подтверждает, что войны и муки, и все, порождаемое войной и военным правом, учреждено Богом. И разве война является чем-то иным, кроме возмездия за несправедливость и зло? И разве воюют там, где царят мир и согласие?
Поскольку убийства и мародерство трудно совместить с представлениями о любви [к ближнему], простой человек считает [воинскую службу] предосудительной для христиан. Но тем не менее по сути своей она основана на любви [к ближнему]. Ведь точно так же хороший врач, вынужденный, в случае опасной и серьезной болезни, для спасения тела причинить боль или удалить руку, ноги, ухо, глаза, представляется ужасным, жестоким человеком, если обращать внимание только на орган, который он удаляет. Если же обратить внимание на тело, которое он этим хочет спасти, то окажется, что он — превосходный, надежный человек и творит доброе, христианское дело.
Точно так же, когда я смотрю ив воинов [и вижу], как они наказывают злых, умерщвляют несправедливых и приносят всяческие бедствия, то кажется — их служба должна считаться нехристианским занятием, не совместимым, кроме того, с христианской любовью. Но, обратив внимание на то, как они защищают благочестивых, охраняют и оберегают женщин и детей, дом и двор, имущество и честь, и мир, — я нахожу, как ценно и Божественно их занятие, и замечаю, что оно также [служит] для предотвращения погибели всего тела [путем] удаления ноги или руки. Ведь там, где меч не защищает и не оберегает мир, должно все, живущее на земле, погибнуть из-за раздора. Поэтому война — это не что иное, как маленький кратковременный раздор, который предотвращает вечную беспредельную вражду; маленькое несчастье, которое не дает произойти большой беде.
Уже много писалось и говорилось о том, каким громадным бедствием является война, все это верно; но следует также обратить внимание и на то, что гораздо больше бед приносит тот, кто отрицает необходимость войн
. Конечно, если бы люди были благочестивыми и стремились к сохранению мира, то войны были бы величайшим бедствием на земле. Но разве ты не принимаешь в расчет, что мир зол, а люди не хотят жить мирно: разбойничают, воруют, убивают, растлевают женщин и детей, покушаются на честь и имущество? Этому общему мировому раздору, при котором не может уцелеть ни один человек, должен препятствовать маленький раздор, который называется войной или мечом. И Бог ценит меч так высоко, что называет его Своим Собственным установлением и не хочет, чтобы говорили или питали иллюзию, будто бы его изобрели или учредили люди. Поэтому рука, которая держит и применяет такой меч, уже не человеческая, а Божья рука, и не человек, а Бог вешает, колесует, обезглавливает, душит и воюет. Все это — Его дела и Его Суд.
Итог: не следует видеть в военной службе только то, как она душит, сжигает, бьет, берет в плен и т. д. Ведь это замечает и неискушенный детский глаз; наблюдая за врачом, видит только то, как он удаляет руку или отпиливает ногу, но не понимает, что это делается ради спасения всего тела. И военное сословие, или сословие меча, следует рассматривать мужскими глазами, — почему оно так мучает и сеет ужас, — тогда само собою станет ясно, что эта служба сама по себе является Божественной и так же необходимой и полезной миру, как еда или питье, или вообще всякое другое дело.
Если же некоторые злоупотребляют подобной службой, душат и убивают без нужды, из чистого своеволия, то это вина не службы, а личности. Разве есть где-нибудь настолько хорошие служба, должность или какое-нибудь дело; чтобы ими не злоупотребляли своевольные, злые люди? Последние похожи на безумных врачей, которые хотят отсечь человеку здоровую руку безо всякой необходимости, из чистого своеволия; они принадлежат к сторонникам всеобщего раздора, которым следует противиться справедливой войной и мечом и которых нужно принуждать к миру.
К тому же повсеместно случалось и случается так, что разбивают как раз тех, кто без необходимости начинает войну. А в конечном счете есть Божий Суд, от Его меча не ускользнет никто, Он найдет и покарает, в конце концов, [зачинщиков неправедного кровопролития], как это произошло недавно во время мятежа крестьян(7).
Чтобы подтвердить это, сошлемся на крупнейшего наряду с Христом проповедника и наставника, а именно — на Иоанна Крестителя, который (Лк. 3), когда пришли к нему воины и спрашивали, что им делать, не проклял их службу и не отстранил их от нее, а одобрил ее и сказал: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем». Тем самым превознес он военную службу, но одновременно предостерег от злоупотреблений и осудил их, потому что они несовместимы с [утвержденной Богом] службой.
И Христос, когда Он стоял перед Пилатом(8) и говорил: «Если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям»(9), — [тем самым] признавал, что нельзя отрицать войны.
Это подтверждают также все Древние военные истории в Ветхом Завете, например, Авраама, Моисея, Иисуса Навина, Судей Израилевых, Самуила, Давида и всех царей народа израильского. Ведь если войны и военная служба должны считаться сами по себе неправедными или не угодными Богу, то нам следовало бы проклясть Авраама, Моисея, Иисуса Навина, Давида и всех других святых отцов, царей и князей, которые войнами также служили Богу и за эту деятельность безгранично прославлены в Писании; как это хорошо известно всем, кто хоть немного начитан в Священном Писании. Поэтому нет необходимости пояснять это дальше.
Возможно, здесь кто-нибудь захочет возразить, что со святыми отцами был особый случай, ибо Бог отделил их от других язычников посредством Своего избрания и слова и позволил им сражаться, поэтому их пример не приемлем для христиан, придерживающихся Нового Завета, так как святые отцы располагали Божьим повелением и сражались, руководствуясь послушанием Богу, нам же не дано повеления сражаться, а, наоборот, [нам заповедано] многократно страдать и прощать все. На это [возражение] достаточно ясно ответили святые Петр и Павел, которые и в Новом Завете завещали быть послушными человеческому правлению и повелениям светской власти. Мы уже видели, что святой Иоанн Креститель поучал воинов как христианский проповедник и позволил им остаться воинами при условии, что им надлежит не злоупотреблять службой, никого не обижать и довольствоваться своим жалованьем. Поэтому также и в Новом Завете меч утвержден словом и повелением Божиим. И справедливо применяющие меч, и в смирении сражающиеся этим тоже служат Богу и послушны Его слову.
Но подумаешь ты: если допустить, что война по сути своей несправедливое [дело], то тогда должны бы мы также согласиться с вытекающими отсюда положениями и считать их несправедливыми. Например, если бы считалось несправедливым применять в сражении меч, то он считался бы несправедливым и для наказания злодеев, и для защиты мира. Короче, любое его применение должно было бы быть беззаконным. Ведь справедливое сражение — это не что иное, как возмездие злодеям и защита мира. Если наказывают одного вора, убийцу или нарушающего супружескую верность, то это наказание одного отдельно взятого злодея. Если же справедливо сражаются, то карают сразу, в целом, большую группу злодеев, которые наносят настолько значительный ущерб, насколько велик отряд. Если дело меча полезно и справедливо, то и воины действуют во благо; ведь это же не лисий хвост, а меч, называемый гневом Божиим (Рим. 13).
Что же касается возражений, будто для христиан нет никакого предписания сражаться и [будто] примеров здесь недостаточно, ибо у христиан есть учение Христа о том, что они не должны противиться злу, а претерпевать все, — то относительно этого я подробно ответил в книжечке о светской власти.
Разумеется, христиане не сражаются, и над ними нет светской власти; их правление — духовное правление, — не подчиненное в духе никому, кроме Христа. Но в то же время телом и имуществом они подчинены светской власти и обязаны быть послушными ей. Если они будут призваны светской властью к сражению, обязаны и должны они, следуя заповеди послушания, сражаться, — [не щадя] тела и преходящего имущества, — не как христиане, а как члены [человеческого сообщества ] и зависимые, послушные люди. Когда они сражаются, то делают это не для себя, не ради себя, а ради службы и послушания власти, которой они подчинены; как писал святой Павел Титу: «Они должны повиноваться властям»(10). Подробнее об этом ты сможешь прочитать в книжечке о светской власти.
Главный итог таков: служба меча — справедливое и полезное Божественное установление, которое следовало бы, как хочет Бог, не презирать, а бояться, почитать, слушаться. [Если же ему будут противиться, то] это не останется не отмщенным, как говорит святой Павел в Рим. 13.
[Бог] учредил среди людей правление двух видов. Одно — духовное. В нем правит не меч, а Слово Божие, благодаря которому люди должны стать благочестивыми и оправданными и посредством такого оправдания обрести жизнь вечную. И таким оправданием руководит Бог посредством слова, которое Он завещал проповедникам. Вторым — является светское правление посредством меча. Благодаря светскому правлению не желающие стать благочестивыми и оправданными для вечной жизни — все же принуждаются к тому, чтобы стать благочестивыми и оправданными перед миром. А таким оправданием руководит Бог посредством меча. И хотя Бог не хочет вознаграждать [светское] правосудие вечной жизнью, Он, тем не менее, чтобы сохранить среди людей мир, поддерживает его и вознаграждает преходящими благами. И столько имущества, почета и могущества, которыми власти по праву возвышаются над другими, Он дает им для того, чтобы они служили Ему и отправляли светское правосудие.
Таким образом, Бог Сам является основателем, господином, наставником, покровителем и поощрителем двух правосудий: духовного и телесного. Они — творение Господа, а не установленные людьми распорядок и власть.
Если служба и должности сами по себе не вызывают никакого сомнения и все согласны с тем, что они — справедливое и Божественное установление, то хотим мы поговорить о личностях и об исполнении этих должностей. Ведь суть в данном случае прежде всего заключается в том, чтобы узнать, кто и как должен пользоваться этой службой.
И здесь получается, что если хотят установить определенные правила и права, то встречается столько случаев и исключений, что очень тяжело или даже почти невозможно сразу досконально охватить все это. Как бы обстоятельно ни были составлены законы, всегда встречаются случаи, которые представляют собой исключения. И где эти исключения не принимают во внимание, а строго следуют праву, там получается величайшее бесправие. Как говорил язычник Теренций(11), строжайшее право является величайшим бесправием.
И Соломон в [книге] Проповедника также учил не быть слишком строгим и не выставлять себя слишком мудрым(12). На это счет я приведу один пример. В недавно проходившем крестьянском мятеже(13) участвовали и такие, которые неохотно примкнули к нему, в частности, зажиточные люди. Ведь богатые оценивали мятеж точно так же, как и власти, и если судить по справедливости, то ни один богач не относился к мятежу доброжелательно.
Ладно, некоторых заставили [примкнуть к мятежу] без их охоты и желания. Некоторые согласились на такое принуждение в надежде, что они смогут сдержать дикую толпу и добрым советом воспрепятствуют ее зловредным намерениям, чтобы она не натворила многих бед; эти люди поступили так, стремясь принести пользу властям и себе. Некоторые примкнули с позволения своих властей, у которых они предварительно спрашивали об этом. И других, подобных этим, примеров можно было бы привести величайшее множество. Конечно же, никто не мог всех их заранее предусмотреть и отразить в праве.
Ну хорошо, вдруг появляется закон и провозглашает: все восставшие должны поплатиться жизнью; и этих [мятежников] троякого рода по свежим следам находят в мятежной толпе. Как с ними быть? Если не считаться с исключениями и исходить из строгого жесткого закона и того, как он по-казенному оценивает деяние, то их нужно казнить так же, как и других, которые учиняли мятеж с повинным сердцем и волей, но ведь у этих-то неповинное сердце и добрая воля по отношению к властям.
Как же отнеслись некоторые наши дворянчики к мятежникам, в особенности к зажиточным, за счет которых они надеялись чем-нибудь поживиться? Они ограничились лишь одним приговором: «Ты был в толпе, ты должен умереть!» И так бессовестно поступили со многими людьми; пролили невинную кровь, многие стали вдовами и сиротами, к тому же у них забрали имущество.
И это называется дворяне! Да, конечно, дворяне! Но ведь есть дерьмо и в дворянстве, и можно только радоваться, что оно, появляясь из дворянского тела и сильно воняя, не годно ни на что. И таких можно встретить в среде дворянства немало.
Мы, немцы, были и остаемся немцами, то есть свиньями и неразумными тварями.
Но я скажу вот что: в таких случаях, как в приведенном мною примере с мятежниками троякого рода, следует закону отступить, а на его месте должна восторжествовать справедливость.
Потому что право судит педантично: мятеж наказывается смертью, как crimen laesae Majestatis, то есть как грех, как [преступление] против власти. Справедливость же возражает: «Да, любезное право, все обстоит так, как ты утверждаешь, но случается, что двое творят одно и то же дело, однако души и помыслы у них разные».
Когда Иуда поцеловал Христа в саду, то внешне это выглядело, как следование доброму обычаю(14). Но его сердце было злым и предало своего Господа посредством благого обычая, которому и Христос, и Его ученики следовали с добрым сердцем.
Напротив, Петр стоял и грелся со слугами Анны, с безбожниками(15), и это было нехорошо и т. д. Если в данном случае неукоснительно следовать закону, то должен бы был Иуда считаться благочестивым человеком, а Петр — пронырой. Но сердце Иуды было злым, а сердце Петра — добрым. Поэтому в таких случаях справедливость должна одержать верх над законом.
Таким образом, с добронравных людей, находившихся среди восставших, справедливость не только снимает вину, но и признает их достойными двукратной милости. Ведь они похожи на благочестивого Хусия Архитянина, который подчинился восставшему Авессалому и был послушен ему, действуя по повелению Давида, полагая, что он помогает Давиду и противится Авессалому, как это все превосходно описано в главах 15 и 16 второй книги Самуила(16). Внешне же это выглядело так, будто бы Хусий восстал с Авессаломом против Давида. Но он навечно заслужил признательность и почести у Бога и всего мира.
А если бы Давид позволил осудить этого Хусия как восставшего, то это уподобилось бы тем похвальным деяниям, которые недавно творили наши князья и дворянчики по отношению к таким же неповинным, более того, — достойным поощрения людям. Такую добродетель или мудрость, которая может и должна руководить строгим правом и соизмерять его, согласно которой происходящие события и отдельные добрые или злые дела рассматриваются с учетом неоднозначности помыслов и . моральных качеств [людей], по-гречески называют Epiikia, по-латыни — Aequitas; я же называю ее Billigkeit(17).
Поскольку право надлежит излагать просто, строго и кратко, в нем невозможно отразить все случаи и отступления [от закона]. Соответственно этому судьи и господа должны быть мудрыми и благочестивыми. Им прежде всего надо измерять справедливость разумом и только потом давать ход праву или же останавливать его.
Когда хозяин определяет обязанности своей челяди — что она должна делать в тот иди иной день, - то право предписывает, что, кто не может этого сделать или выполнить, должен понести наказание. Но если кто-то болен или, кроме того, без вины со своей стороны встречается с помехами, то право отменяется, и жестоким был бы тот хозяин, который захотел бы наказать своего слугу за подобное ослабление [усердия].
Таким же образом надо все права, подвергающиеся проверке действительностью, подчинить, как наставнице, справедливости — из-за разнообразных, бесчисленных сомнительных случаев, которые могут произойти и которых никто не может заранее предусмотреть или запечатлеть [в праве].
После этого скажем мы также о военном праве, или о правилах военного дела применительно к личностям.
Войны могут происходить между троякого рода личностями. Первый случай — когда равный выступает против равного, — это значит, когда ни одна из двух персон не присягала другой и не подвластна ей, хотя одна из персон может быть не так велика, значительна и могущественна, как другая. Далее, когда высшая персона воюет против низшей; далее, когда низшая персона сражается против высшей. Третий случай мы рассмотрим прежде всего.
Право утверждает, что никто не должен ни бороться, ни сражаться против своих господ, потому что к властям следует относиться с покорностью, почтением и страхом (Рим. 13). Ибо кто рубит выше головы, тому щепки попадают в глаза, и, как говорит Соломон: «Кто бросает камни вверх, тому упадут они на голову»(18). Это краткое изложение права, которое учредил Сам Бог и приняли люди.
Правда, это не согласуется: быть послушным и все же восставать, быть подчиненным и не выносить господина. Но мы уже говорили, что справедливость должна быть наставницей права, и там, где этого требует случай, — руководить правом, приказывать ему и разрешать противиться ему. Поэтому здесь позволительно спросить, справедливо ли, если вдруг представится случай, вопреки праву, оказывать неповиновение властям, сражаться против них, свергать их и лишать свободы?
Ведь у нас, людей, есть порок, который называется Fraus, то есть хитрость или коварство. Когда хитрость и. коварство слышат, что, как уже отмечалось, справедливость превыше права, то они пренебрегают правом и доискиваются, и ломают себе день и ночь голову над тем, как бы под именем и под видом справедливости появиться на рынке и продать себя, чтобы свести право на нет, а самим, ловко провернувшим это, стать любимыми и желанными. По этому поводу есть поговорка: «Inventa lege inventa est fraus legis» — «Если начинает действовать право, девушка тотчас же прибегнет к хитрости».
Язычники, не знавшие Бога, также не могли прийти к мысли, что светское правление является Божьим установлением. Считая его делом судьбы и рук человеческих, они нападали на него и поступали не только справедливо, но и похвально, смещая неугодных злобных владык, удавливая и изгоняя их. К тому же общественные законы греков предусматривали передачу подарков или сокровищ tirannicidis — {тираноборцам ], то есть тем, которые зарезали или убили тиранов.
Этому рьяно подражали римляне в своей империи, и сами истребили большую часть своих императоров, так что в этой достопочтенной империи по пальцам можно было пересчитать императоров, убитых неприятелем. Очень мало из них умерло естественной смертью в постели.
Народ Израиля и Иудеи поступал таким же образом, и некоторые их цари тоже были задушены и убиты.
Но нам недостаточно этих примеров. Ведь мы спрашиваем здесь не о том, что делали язычники или иудеи, но — как поступать по праву и по справедливости не только перед Богом в Духе, а также и в Божественном внешнем порядке светского правления.
Господам надо быть готовыми к тому, что возможно, сегодня или завтра, хотя Бог препятствует этому, поднимется народ, стремясь свергнуть или убить их. Конечно, отсюда еще не следует, что подобные [выступления] законны и справедливы. Мне еще не встречался ни один из таких случаев, когда это было бы справедливо; не могу и теперь, на этот раз, вспомнить ни одного. Крестьяне во время мятежа необоснованно утверждали, что господ нужно свергнуть, ибо они запрещали проповедовать Евангелие и угнетали бедных людей.
Но я ответил следующим образом: хотя господа, преследуя за веру, творили беззаконие, было бы несправедливо и неправедно также творить беззаконие, то есть проявлять непослушание и разрушать Божественный порядок — это не наше дело; следует терпеть бесправие(19) и, если князь или господин не хочет принимать Евангелие, нужно уйти в другое княжество, где оно проповедуется(20), как говорит Христос: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой»(21).
Было бы во всех отношениях справедливо, чтобы в случае, когда князь, король или господин сошел с ума, сместить и изолировать его; потому что, лишенный разума, он уже не может считаться человеком.
Да, — заметишь ты, — но жестокий тиран, конечно, тоже должен считаться безумным или , даже хуже того, потому что он приносит намного больше вреда и т. д. Но здесь надо повременить с ответом. Потому что такие речи, будучи внешне убедительными, имеют своей целью оказать давление на справедливость. А, по моему мнению, не одинаково обстоит дело с безумным и с тираном. Ведь безумный не может ни совершить ничего разумного, ни способствовать такому свершению. В данном случае на это нет никакой надежды, потому что свет разума угас. А тирану все-таки многое дано: так, он осознает, в каких случаях допускает бесправие, есть у него и совесть, и рассудок, можно также надеяться, что он изменится к лучшему, прислушается к мнению других, поучится и последует ему.
Кто не безумен, тот подобен колоде или камню, [которые можно обработать и превратить в полезные вещи].
Кроме того, [свержение тиранов] влечет за собой нехорошие последствия или примеры [для подражания]; а именно: там, где одобряют убийство или изгнание тиранов, это скоро укореняется, а вытекающее отсюда безграничное самоуправство приводит к тому, что в тирании обвиняют не тиранов и убивают их, когда вздумается черни.
Римские истории дают нам немало примеров того, что римляне убивали некоторых своих императоров лишь потому, что они им не нравились или не выполняли их прихотей, и не позволяли им стать господами, и не считали себя за их рабов и льстивых обезьян. Именно такое произошло с Гальбой(22), Пертинаксом(23), Гордианом(24), Александром(25) и многими другими.
Нельзя позволять черни много свистеть. Она вообще падка на безумства, и лучше сломать ей десять локтей, чем на кисть, на палец уступить в такой обстановке; лучше, если тираны сто раз поступят с ней беззаконно, чем она один раз беззаконно обойдется с тиранами.
И если уж предстоит страдать от несправедливости, то лучше претерпевать страдания от властей, чем [оказаться в такой обстановке], когда власти страдают от подданных. Потому что чернь не знает никакой меры и в каждом из [бесчисленной толпы] таится гораздо больше [зла], чем в пяти тиранах.
Итак, лучше терпеть бесправие от одного тирана, то есть от власти, чем претерпевать бесчинства бесчисленных тиранов, то есть черни.
Говорят, что швейцарцы в старину также убили своих правителей и сами освободили себя(26) и т. д.; и датчане недавно изгнали своего короля(27). Эти два примера свидетельствуют о невыносимой тирании, которую должны претерпевать подданные. Однако я, как отмечалось раньше, веду здесь речи не о делах язычников и не о похожести этих примеров и историй, а о том, что нужно и можно делать с чистой совестью, чтобы удостовериться в праведности подобных действий перед Богом.
Ведь я достаточно хорошо знаю, а также читал немало историй о том, как часто подданные у евреев, греков и римлян убивали или изгоняли своих владык. И Бог позволил, чтобы все это происходило, и множилось, и усиливалось. Но, в конце концов, все это превратилось в сор. Потому что евреи, в конечном счете, были подавлены и разгромлены Ассирией, греки — царем Филипсом, римляне — готами и лангобардами. Швейцарцы в прошлом .заплатили за это обильной кровью и платят ею по сей день; во что это выльется, всем легко убедиться. Не минет чаша сия и датчан.
Я же не вижу более прочного правления, чем то, при котором почитают власть, как это было у персов, татар, да и у многих других народов, не только выживших в окружении римлян и других держав, но и разгромивших их.
Доводы в пользу этих моих рассуждений я [нахожу] и в словах Бога: «Мне отмщение, Я воздам»(28). А также: «Не судите»(29). К тому же в Ветхом Завете не раз строго запрещается ругать и проклинать власти. [Например], Исх. 23: «Начальника в народе твоем не поноси»(30). И Павел в 1 Тим. 2 поучает христиан совершать молитвы за начальствующих и т. д. Соломон также наставляет в [книге] Проповедника(31) повсеместно слушаться царей и подчиняться им.
И никто не может отрицать того, что если подданные восстают против власти, то они, провозглашая себя судьями, мстят самим себе. Ведь тот, кто хочет сам творить суд и возмездие, выступает не только против Божьего порядка и заповедей, но также и против всякого естественного права и справедливости; как говорится: никто не должен делать самого себя судьей. И еще: кто отвечает на удар, не прав.
Здесь, возможно, ты захочешь возразить: «Да, но как же терпеть все от тиранов? Ты предписываешь им так много, и благодаря такому предписанию их зловредность станет только сильнее и больше. Можно ли терпеть, если у каждого жена и дети, жизнь и имущество находятся в опасности и пренебрежении? Кто из вынужденных жить так захочет предпринять что-нибудь добропорядочное»?
Отвечаю: я же не учу тебя тому, чтобы ты делал все, что тебе захочется, вздумается и понравится. Попробуй, поддайся своим настроениям и уничтожь всех господ; посмотрим, что из этого получится. Я учу только тех, которые проявляют стремление поступать Законно. Таким я говорю, что властям не следует противиться злодейством и мятежом, как делали римляне, греки, Швейцарцы и датчане; для этого существуют другие способы.